Без названия

Так как мы считаем себя солидным изданием, то думаем, что это ниже нашего достоинства — проходить мимо событий, имеющих общеросcийское значение. Даже если вспоминать и говорить о них непросто и больно. Ну а когда мы узнали, что Е.Ю. была в Видяево, работала в команде психотерапевтов, мы твердо решили: про «Курск» напишем. И попросили Елену Юрьевну ответить на несколько наших вопросов:

— Почему вы поехали в Видяево?

Интереснее не почему, а как. Попасть туда стремились очень многие. После объявления по телевизору о том, что требуется помощь психотерапевтов, в Мурманск позвонило более 500 человек. Из разных городов и даже, по-моему, из-за рубежа. Но Видяево город режимный. Пропуска. Проверки. Всех записали в список и сказали, что перезвонят. А мы сели на самолет и прилетели в Мурманск. Решили, что оттуда легче будет пробиваться. Невозможно было сидеть перед телевизором, слышать, как с каждым часом убывает надежда. И понимать, что сейчас начнется в этом городе, где у каждого второго родственники на этой подлодке. Мы прилетели в самый напряженный момент. Как раз перед тем, как по телевизору должно было пойти заявление о том, что девятый отсек затоплен и надежды нет. Всем уже было не до волокиты. В Видяево было реально плохо. Людей реально не хватало. Нас посадили на машину и привезли.

— Если не секрет, кого это, нас?

Нас — это меня и Свету Березовую. Она психолог. Начинает работать в нашем психологическом центре. Я позвонила ей ночью, спросила: «Поедешь?» Она сказала: «Поеду!» На следующий день мы уже были в Видяево.

— И что вас там больше всего поразило?

Поразило все. Как живут люди, от которых зависит наша безопасность. Как это жестоко и непоправимо — потеря. Как мужественно и подчас безрассудно жены подводников выполняли то, что они считали своим долгом: сделать все возможное и невозможное, чтобы спасательные работы продолжались. Как они сражались с высокими чинами, правительственной комиссией, Путиным, пытавшимися уверить их, что нет смысла продолжать работы. Некого спасать. Все погибли. Точно. Они не хотели в это верить. Их целью было: бороться до конца. Пока они не увидят тела. И видя это, я понимала, КАК до конца боролись и их мужья в погибающей лодке.

— Чем же помогали им вы?

Все мы, психологи, делали все, что могли и что получалось. Когда-то, особенно в первые дни, просто поддерживали кого-то, кому становилось плохо. Капали валерьянку, подносили нашатырь. Поили чаем людей, которые уже несколько дней не могли есть и пить. Снова и снова отвечали на одни и те же вопросы, как будто от нас что-то зависело и мы знали больше спрашивающих. Нас спрашивали: «Неужели они действительно погибли и ничего уже нельзя изменить?» И нам приходилось отвечать: «Да, это действительно так». Нас спрашивали: «И как же мне теперь жить?» И много-много других таких же безответных вопросов. Тяжко это.

В первые дни там было совсем немного психологов, и мы были заняты почти круглосуточно. Мы на ходу учились у ребят, которые были опытнее и просто приехали на пару дней раньше. Я смотрела на них и понимала: какое это счастье — быть способным помогать в таких ситуациях. Беспомощность и сознание того, что от тебя ничего не зависит — ужасное чувство рядом с человеком, переживающим такое горе.

— Много ли было людей, которые приехали помогать?

Сопереживали и буквально рвались на место событий очень многие. Даже из тех психологов, которых я знаю. И питерцев, и москвичей. Довольно долго военные не приветствовали гражданских психологов, и нас в Видяево было до обидного мало. Человек 6 −7 на 300 с лишним пострадавших людей. Перед нашим отъездом, прилетели две большие группы медиков и психотерапевтов. Они планировали оставаться в Видяево дней десять. Так что улетали мы уже относительно спокойно. Людей не бросят. Тем более, что в последний день нашего пребывания, уже в Мурманске мы участвовали в совещании, на котором обсуждалась долговременная программа психологической помощи и поддержки для пострадавших семей.

— Изменилось что-то в вас после «Курска»?

И да и нет. Я скорее утвердилась в каких-то вещах, и ранее бывших для меня одними из самых значимых. Это про то, что горе случается и никто от него не застрахован. Что самая верная опора — это опора на себя. Счастье — когда есть, кому помочь тебе и ты способен помогать другим, но по-настоящему переживаешь потерю все — равно сам. Что страна наша в очень трудном положении и рассчитывать нам приходится на себя. На свои силы. На свои усилия. На своих близких. Я это и раньше знала. Теперь ЗНАЮ.

— Стоит ли теперь плавать, если разучились спасать?

Я и сама в запале задавала неясно кому много подобных вопросов. И даже более злых, ироничных, уничтожающих. Но если серьезно, то нужно и плавать, и летать, и строить, и запускать. Иначе мы и ходить разучимся. Не надо только вид делать, что у нас все хорошо и что ничего страшного не происходит. Происходит! Именно потому и стоит рыпаться, что разучились, кажется, почти все. В том числе и учиться, думать, пробовать. Именно поэтому и стоит не сидеть, сложа руки. И ни на кого, кроме себя не рассчитывать.

P.S. Одно из оптимистичных впечатлений этой поездки — встреча с Путиным. Я к нему не очень лояльно относилась. Многое не принимала и не принимаю. Но после этой встречи оптимизма у меня определенно прибавилось. Если интересно, расскажу позднее.

Вопросы задавала Юля Сыровойская

Личное мнение директора Морозовой Елены Юрьевной. Интервью и статьи.